Таким образом, сама по себе фактическая генетическая общность для текущего поведения в рамках РК прямого значения не имеет, а имеет значение система внешних признаков, срабатывание на которые происходит весьма формально. Поэтому инстинкты родственной консолидации срабатывают в любой более-менее устойчивой группе — тем более, что в эволюционном прошлом группа сколь-нибудь длительно сосуществующих особей всегда имела ту или иную генетическую общность. В наше время такими фактически неродственными РК-консолидированными группами, например, являются трудовые коллективы или религиозные общины (и т. д.), в которых «корпоративная лояльность» полагается самоценной сущностью, безотносительной к полезности пребывания в данной группе конкретного её члена. Всякий, добровольно покидающий данную группу, может быть сочтён предателем, даже если видел от этой группы одни неприятности и лишения (что, например, для низкоранговых членов ВК-консолидированных групп совсем не редкость). Интересно, что Лев Толстой считал патриотизм чувством «грубым, вредным, стыдным и дурным, а главное — безнравственным». Он полагал, и как мы сейчас видим — вполне прозорливо, что патриотизм с неизбежностью порождает войны, и служит главной опорой государственному угнетению (к чему мы вернёмся далее).
Многие болельщики уверены: их команда превосходит остальные на голову. Теперь специалисты выяснили, почему, пишет New Scientist [55]. Оказывается, мозг воспринимает действия игроков любимой команды не так, как действия противников. Паскаль Моленбергс из Университета Квинсленда проверил эту теорию на двух группах по 12 человек. Добровольцам предлагалось оценить скорость действий людей (по два человека от команды). Как и предполагалось, большинство добровольцев завышали показатели своей команды, что не соответствовало реальности. А вот сканирование мозга, проводившееся во время эксперимента, показало: подобная неадекватность суждений связана с различиями в активности мозга именно во время восприятия, но не во время процесса принятия решений. Данными выводами ученый поделился на страницах журнала Human Brain Mapping.
Поскольку родственная консолидация вообще, и группоцентризм в частности, есть развитие родительских инстинктов, то в их проявлениях прослеживается много сходств. Известно, что родителям в общем и среднем присуще некритически идеализировать своих детей (а детям — родителей), абсолютизировать их достоинства (нередко — мнимые), и затушевывать недостатки, а в их неприятностях усматривать «происки извне». То же самое может относиться к выраженной группе, подпадающей под действие расширенного инстинкта родственной консолидации — даже при фактическом отсутствии как такового родства. Тут можно задаться резонным вопросом: как естественный отбор может поддерживать почти родственную консолидацию при фактическом отсутствии близкого генетического родства? Какая математика тут действует? Дело в том, что группирование любых особей (даже разного вида — в этих случаях мы говорим о симбиозе) часто придаёт им разнообразные преимущества, и поэтому может поддерживаться естественным отбором даже несмотря на отсутствие родства. Хотя, опять же — родство такому группированию чрезвычайно способствует, и с него обычно начинается, поэтому мы причисляем группоцентризм именно к инстинктам, связанным с родством.
Модуль группоцентризма — модуль лояльности группе. Он запрещает — на эмоциональном, разумеется, уровне, критически сравнивать членов своей группы с другой. Субъективно это просто не приходит в голову: «свои» считаются лучшими априори; чужие — наоборот.
Подобно тому, как родитель может пожертвовать жизнью в пользу своего ребёнка, а один брат — в пользу нескольких других, так и член в общем-то не очень родственной группы может пожертвовать собой для доказательства своей лояльности этой группе. Яркий пример — террористы-смертники; но явление это гораздо шире. Вспомним, например, старый фильм «Адъютант его превосходительства»: Высокообразованный и культурный Мики, вовсе не зомбированный и не обкуренный, будучи уличённым в совершенно нечаянном проступке, вознамерился доказать свою честность (лояльность той социальной группе, которой он служил и к которой принадлежал) путём самоубийства. И этот эпизод не выглядит досужей фантазией режиссёра или сценариста: мы все понимаем, что благородный, и по-настоящему преданный своей общности человек вполне МОГ так поступить. И при всей радикальности такого поступка, мы бы не усмотрели в нём дикости и отупения.
3. Конформная консолидация
Конформизм — один из древнейших паттернов неродственного группового поведения; он выражен уже у многих весьма примитивных существ, сосуществующих в так называемых «анонимных стаях», у которых нет явно выраженных лидеров, но которые тем не менее способны к каким-то совместным действиям. Мы уже упоминали такую консолидацию во вступительной части раздела социальных инстинктов. Для конформного поведения требуется весьма немного интеллекта; не зря такое поведение наблюдается уже у простейших живых организмов. Достаточно просто быть в состоянии распознавать другую особь своего вида, и следовать поведению любой такой особи, попавшей в зону восприятия органов чувств. Более сложные виды консолидаций, вертикальная, и особенно — горизонтальная, требуют уже способности запоминать персональные особенности членов группы (хотя бы статус), и вести себя сообразно запомненному.
Объединённая группа голландских учёных из различных исследовательских центров, используя методы магнитно-резонансной томографии, показала, что люди часто подстраивают свои решения и оценки под нормы, действующие в группе, и в мозге имеются выделенные структуры, активизирующиеся при этом. В частности, обнаружено, что персональные оценки внешней привлекательности человека корректируются в сторону большего соответствия с оценкой, господствующей в группе. Конфликт между персональным и групповым мнением вызывал возбуждение нейронов в ростральной цингулярной зоне и в вентральном стриатуме, сходное с возбуждением при обнаружении ошибки. Амплитуда этого сигнала позволяла предсказать последующее конформное поведение. Кроме того, амплитуда сигналов в вентральном стриатуме, вызванных этим конфликтом, коррелировала с расхождением в степени конформности оценки по различным субъектам. Эти результаты свидетельствуют, что социальные нормы группы активизируют конформизм, и задействуют механизмы обучения, что отражается в активности вышеназванных мозговых структур [24].
Как и родственные виды консолидаций, конформизм также является базой, общим фоном и составной частью всех других видов консолидаций; он присутствует в любой минимально стабильной группе. С другой стороны, у людей конформная консолидация в чистом виде, без примесей родственной и прочих, наблюдается очень редко. Тем не менее, вполне самостоятельный паттерн группового поведения, заслуживающий отдельного рассмотрения. Также для нашей темы важно, что инстинктивность человеческого конформизма вполне доказана в ходе нейрофизиологических исследований (см. вставку).
Конформизм играет очень важную роль в стабилизации культурных норм, о чём мы подробнее расскажем в разделе «А как же культура?», так как инстинктивный конформизм — более широкое понятие, чем то, что понимается под конформизмом в быту (где он понимается в основном как сознательное соглашательство). Инстинктивный конформизм предполагает неосознанную (разумеется, могущую у людей сочетаться и с элементами осознанности) подстройку под окружающих не только своего мнения, но и предпочитаемых поведенческих моделей. Человеческий инстинктивный конформизм, наряду с прочими факторами, создаёт у исследователей (а тем более — неспециалистов) иллюзию бесконечной гибкости человеческого поведения, иллюзию детерминированности поведения только окружающей средой. На самом деле, не только человек подстраивается под «среду», но и среда подстраивается под глубинные поведенческие устремления формирующих эту среду индивидов (вернее — формируется ими). Да, поведение значительной части индивидов может быть конформным, не совпадающим с их «настоящими» поведенческими склонностями. Но если в популяции становится слишком много носителей иных (чем конформные) предпочитаемых поведенческих моделей, то доминирующие в популяции поведенческие модели могут скачкообразно измениться, далее, возможно, став новыми конформными.